Лукиан
Диалог "О пляске"


стр. 1 ... стр. 2 ... стр. 3 ... стр. 4 ... стр. 5 ... стр. 6 ... стр. 7 ... стр. 8



    79. Пляска настолько увлекает, что если кто войдет в театр влюбленным, то может образумиться, увидев, сколько раз дурной конец постигает любовь; равным образом, одержимый печалью выходит из театра более веселым, как будто он вы пил лекарство, дающее забвение и, по словам: поэта, «гореусладное и желчи лишенное». Доказательством того, что происходящее при этом зрелище близко нам, и что каждый из видящих его понимает изображаемое актером, служат частые слезы зрителей, когда им представляют что-нибудь жалкое и трогательное. Вакхический танец, которому особенно усердно предаются в Ионии и Понте, хоть и принадлежит к числу сатирических, настолько все же поработил тамошних жителей, что все они в назначенное время, забыв об остальных делах, сидят целыми днями и смотрят на титанов, корибантов, сатиров и пастухов; а танцуют это самые благородные и первенствующие лица в каждом городе, и они не только не стыдятся, но и сильно гордятся своим занятием, пожалуй, еще больше, чем благородством происхождения, своим общественным служением и подвигами предков.

    80. Раз я сказал о достоинствах плясунов, то выслушай теперь и о недостатках их. Что касается телесных, то я уже выяснил их, но, думаю, ты можешь заметить таким же образом и другие, происходящие от неразумия плясунов. Именно, многие из них, по невежеству, — трудно ведь допустить, чтобы все они были мудрецами, — совершают даже тяжкие ошибки во время пляски. Так, одни из них двигаются бессмысленно, и, как говорится, совсем не по струне. Поэтому нога их говорит одно, а ритм — другое; а иные ритм соблюдают, но от изображаемых событий или отстают, или их опережают. Например, припоминаю, что я видел однажды следующее: один плясун должен был выразить рождение Зевса и пожирание Кроносом своих детей, но ошибочно, увлеченный сходством положения, стал выплясывать бедствия Фиеста. Другой, представляя Семелу, пораженную молнией, перемешал ее с Главкой, жившей гораздо позже. Но полагаю, что из-за таких плясунов не следует осуждать самой пляски и не следует ненавидеть это занятие, но надо одних признавать невеждами, каковы они и есть, а хвалить других, надлежаще проделывающих все по правилам и с соблюдением требуемого искусством ритма.

    81. Вообще, плясуну надо во всех отношениях следить за собою, так, чтобы все у него шло ритмично, благообразно, соразмерно и соответственно, чтобы он не подавал повода ни к какой насмешке над собой, был неуязвим, не имел никаких недостатков, чтобы во всем было у него соединение самых лучших качеств; он должен обладать быстрой сообразительностью, глубокой образованностью и в особенности уменьем проникать в мысли людей. Ему тогда только может достаться совершенная похвала от зрителей, когда, смотря на него, каждый признает свои собственные чувства, увидит в плясуне, как в зеркале, себя самого, свои обычные страсти и поступки. И вот тогда-то люди не могут сдержать себя от радости, но все вместе изливаются в похвалах, так как каждый видит изображение своей души, признает себя самого. Это зрелище вполне осуществляет для них Знаменитое Дельфийское изречение: «Познай самого себя», и они выходят из театра, узнав то, что следует избирать и чего избегать, и научившись тому, о чем раньше не имели понятия.

    82. Но и в пляске, как в публичной речи, можно впасть в порок, называемый в общежитии превратным преувеличением. Он бывает у тех, кто превосходит меру в подражании и старается больше, чем следует. Так, если нужно показать что-нибудь великое, показывают чрезмерное, нежное расплывается в излишнюю мягкость, а мужественное доводится до степени грубости и зверства.

    83. Например, я припоминаю, как на моих глазах в такое положение попал один плясун. Раньше этого он пользовался большою славою, был в общем человеком разумным и заслуживал истинного удивления за свои таланты, а тут какой-то несчастный случай увлек его от стремления к излишней подражательности в совсем непристойное изображение роли. Именно, представляя Аякса, когда тот, сейчас же после поражения, сошел с ума, этот плясун до такой степени перешел всякую меру, что не играл уже безумного, а мог сам легко показаться кому-нибудь обезумевшим. Именно, он разорвал платье у одного из тех, кто выбивал такт железной сандалией, выхватил флейту у одного из аккомпанировавших на ней и так хватил ею сверху по голове Одиссея, стоявшего по близости и гордившегося победой, что проломил ему голову. Если бы у злополучного Одиссея не было шапки, которая защитила его, приняв большую часть удара, то этот несчастный, попавший на бившего мимо цели плясуна, погиб бы. Но театр весь безумствовал с этим Аяксом; зрители прыгали, кричали, бросали одежды. Люди из простого народа и потому невежественные, которые не знали надлежащей степени благопристойности и не могли разобраться в том, что хорошо и что плохо, воображали, что подобная игра есть наивысшее воспроизведение страсти. Что же касается зрителей более образованных, то они, конечно, понимали преувеличение и стыдились его, но не порицали этого безмолвно; наоборот, они и сами старались хвалить плясуна, чтобы таким образом прикрыть и успокоить его бешенство, хотя и ясно видели, что происходившее представляет безумие не Аякса, а плясуна. Но доблестный муж не удовольствовался и этим, а сделал нечто несравненно более смелое. Именно, он спустился со сцены на средину театра и сел там на отведенных для сенаторов местах, по средине между двумя бывшими консулами, которые очень испугались, как бы он и их не подверг бичеванию подобно захваченным баранам. Этим поступком плясуна одни восхищались, другие рассмеялись ему, третьи заподозрили, что он и впрямь сошел с ума от чрезмерного стремления к подражанию.

    84. Впрочем, и сам он, говорит, когда отрезвился, до такой степени раскаивался в своих поступках, что далее захворал от горя и обвинял себя в настоящем безумии. Это доказал впоследствии вполне ясно. Именно, когда его поклонники стали просить его снова проплясать роль Аякса, он предложил им другого артиста, причем сказал зрителям: «Достаточно побезумствовать один раз». Но всего более огорчил его соперник по состязанию и искусству. Когда для него была написана такая же роль, он изобразил безумие с полной благопристойностью и скромностью и вызвал поэтому похвалы за то, что сумел остаться в границах пляски, а не представлял, как пьяный.

    85. Таково, любезный друг, то немногое, что я изложил тебе из обширного материала, которым занимается пляска. Моя цель была такова, чтобы ты не очень сердился на меня за то, что я с таким страстным удовольствием смотрю на это зрелище. Если же ты пожелаешь принять вместе со мною в нем участие, то, я уверен, и ты увлечешься им и даже полюбишь пляску до безумия. Поэтому мне не придется повторять пред тобой слова Цирцеи:

    «Я в изумленьи: питья моего ты отведал и не был
    «Им превращен...»


    Нет, ты будешь превращен, хотя, клянусь Зевсом, и не получишь головы осла или сердца свиньи, но рассудок у тебя будет еще совершеннее, и ты от радости уделишь и другому не малую долю этого напитка. Ведь слова Гомера про золотой жезл Гермеса, что бог при посредстве его

    «...сном чарует очи людские
    «И отверзает сном затворенные очи у спящих...»


    вполне применимы и к действию пляски: она и чарует очи и заставляет их бодрствовать, и направляет мысль к каждому моменту действия.

    Кратон. Действительно, Ликин, ты вполне убедил меня, и я широко открыл и уши, и глаза. Так попомни, любезный друг, когда ты пойдешь в театр, занять и мне местечко рядом с собою, чтобы не ты один возвратился оттуда умнее нас.


стр. 1 ... стр. 2 ... стр. 3 ... стр. 4 ... стр. 5 ... стр. 6 ... стр. 7 ... стр. 8






ГЛАВНАЯ

БИБЛИОТЕКА

В РАЗДЕЛ "КНИГИ"

    Rambler's Top100 Rambler's Top100 Союз образовательных сайтов
© BALLETMUSIC, 2008-2011