65. Главное занятие и цель пляски есть, как я сказал, воспроизведение поступков людей; этим же самым занимаются и риторы, а в особенности те, кто упражняются в так называемых декламациях. Действительно, и здесь оратор заслуживает тем больше похвалы, чем больше сумеет уподобиться тем лицам, которых ему надлежит изобразить, и чем больше слова его не будут неуместны в устах выводимых им вельмож или убийц тираннов, или бедняков, или земледельцев, но он сможет уловить существенные и характерные черты каждого из этих лиц.
66. Мне хочется привести тебе по этому поводу изречение и другого иноземца. Увидев, что для плясуна приготовлено пять масок — из стольких актов состояла драма, — и что плясун только один, он спросил, кто же будет плясать и играть за остальных лиц. Когда он узнал, что один будет плясать и играть за всех, то воскликнул: «Я не знал, любезный друг, что ты имеешь это одно тело, а в нем много душ».
67. Вот что сказал иноземец. Не без основания италийцы называют плясуна «пантомимом», т. е. подражателем всему; это имя близко подходит к его действиям. Существует знаменитое и прекрасное увещание поэта: «Свойства зверя морского в скалах имея, дитя, все города посещай!» Это необходимый совет и для плясуна; именно, ему надлежит, так сказать, прирастая к сюжетам, сроднить себя с каждым моментом действия. Вообще, пляска обещает нам показать и выразить в действии страсти и характеры, выводя то разгневанного, то безумного, то опечаленного, и притом всегда с соблюдением надлежащей меры чувства. А что особенно удивительно, так это видеть в один и тот же день то обезумевшего Афаманта, то оробевшую Ино, а иногда то же самое лицо то Атреем, то немного спустя Фиестом, то Эгисфом или Аэропой — и все это один человек.
68. Все остальные искусства, созданные для созерцания или для слуха, могут произвести только одно какое либо действие; таковы, например, или флейта, или кифара, или мелодичное пение, или изображение действия в трагедии, или возбуждение смеха в комедии. Плясун же соединяет все это вместе, и в его искусстве можно видеть разнообразную и смешанную из разных частей обстановку: флейту, свирель, выбивание такта ногами, звон кимвалов, звучный голос актера и согласное пение хора.
69. Затем все остальные деяния человека происходят от одного из двух начал: одни от души, другие от тела, а в пляске и то, и другое слито. Именно, действия ее обнаруживают одновременно и признаки разума, и следствие телесного упражнения, а самое главное то, что всем жестам ее присуща мудрость, и ни один не свершается без разумного основания. Поэтому митиленец Лесбонакг, человек во всех отношениях прекрасный, называл плясунов «рукомудрыми» и ходил созерцать их с тем, чтобы вернуться из театра лучшим. А учитель его, Тимократ, попав случайно посмотреть на плясуна, показывавшего свое искусство, воскликнул: «Какого зрелища лишило меня уважение к философии!»
70. Если истинно то, что Платон говорит о душе, то плясун прекрасно показывает три части ее: раздраженность, когда изображает гневного, влечение, когда представляет влюбленных, разумное, когда, так сказать, обуздывает каждую из страстей. И эта последняя сторона рассеяна во всех частях пляски так же, как ощущение осязания во всех других чувствах. А разве своей заботой о красоте и благопристойности в плясках исполнитель доказывает что-либо иное, как не правдивость замечания Аристотеля, который хвалит красоту и признает ее также третьей частью блага? Слышал я также, как одно лицо слишком по-мальчишески сострило о безмолвии масок плясунов, именно, что и оно символизует некий догмат пифагорейцев.
71. Далее, в то время как все прочие занятия обещают нам то наслаждения, то пользу, одна только пляска содержит и то и другое. И ее польза приносит тем больше выгоды, чем больше она соединяется с наслаждением. В самом деле, насколько приятнее смотреть на это, чем на юношей, бьющих друг друга кулаками и истекающих кровью, или на других, борющихся в пыли; и пляска часто изображает то же самое, но почти без всякой опасности и с гораздо большим благообразием и приятностью. Напряженные движения, требуемые искусством пляски, ее пируэты, скачки по окружности, прыжки, откидывание тела назад — все это доставляет приятное зрелище для остальных, а для самих исполнителей в высшей степени здорово. Я назвал бы это упражнение самым прекрасным и строго ритмичным, так как оно делает тело поворотливым, гибким и более легким, научает его быть более склонным к изменениям, а вместе с тем сообщает телам и не малую силу.
72. Каким же образом пляска не может быть занятием вполне тактичным, раз она изощряет душу, упражняет тело, услаждает зрителей, сообщает много сведений из древности при звуках флейт, кимвалов, стройном пенни и очаровании для глаз и слуха? Поэтому, если ты ищешь вполне хорошего голоса, где в другом месте найдешь ты его? если ты ищешь более пронзительных звуков флейты и свирели, то во время пляски тебе можно вполне насладиться ими. Я не говорю уже о том, что, побывав на подобном зрелище, ты улучшишь свой нрав, так как увидишь, что театр ненавидит дурные деяния, плачет об обиженных и вообще воспитывает нравы зрителей.
73. Но что заслуживает особенной похвалы у плясунов, об этом я скажу сейчас: они одновременно заботятся как о силе, так и ловкости членов своего тела, и это для меня столь же удивительно, как если бы кто в одно и то же время изображал мощь Геракла и женственность Афродиты.
74. Теперь я желаю показать тебе в своем рассуждении, каковы должны быть у современного плясуна душа и тело. Впрочем, касательно души я говорил уже очень много. Именно: я утверждаю, что ему надо обладать прекрасной памятью, быть талантливым, рассудительным, остроумным и уметь всегда уловить надлежащее положение, а сверх этого разбираться критически в поэмах и песнях, выделять самые лучшие мелодии и порицать составленные плохо.
75. Что же касается тела плясуна, то, мне кажется, оно должно сообразоваться с каноном Поликлета. Именно, плясун не должен быть особенно высок, ни чрезмерно длинен, ни низок и похож на карлика; ему надо быть вполне пропорциональным, не очень толстым — тогда исчезла бы иллюзия — и не слишком тонким — это напоминало бы скелет или труп.
76. Мне хочется также привести тебе восклицания одного на рода, отнюдь не плохо умевшего указывать на эти недостатки. Именно, жители города Антиохии, весьма талантливые и очень чтущие пляску, так внимательно следят за каждым словом и действием представления, что ни от одного из зрителей ничто не ускользает. Так, однажды появился у них плясун, небольшого роста и стал изображать Гектора; тогда все в один голос закричали: «Ты — Астианакт, а где же Гектор?» А в другой раз один человек непомерно длинный стал плясать в роли Капанея и нападать па Фивские стены, и зрители предложили ему; «Перелезай через стену; тебе совсем не нужна лестница». В третий раз, когда толстый и жирный плясун отваживался на большие прыжки, антиохийцы сказали ему: «Пощади, пожалуйста, сценические подмостки». И наоборот, очень тонкому закричали: «Поправляйся хорошенько», как будто он был болен. Я вспомнил об этом не ради шутки, а чтобы показать тебе, что даже целые народы весьма серьезно занимались вопросом о пляске и могли поэтому точно взвесить прекрасные и позорные стороны ее.
77. Затем хороший плясун должен быть легко подвижным и обладать телом одинаково гибким и крепким, чтобы иметь возможность согнуться, где это кстати, и твердо стать, если это понадобится.
78. Пляска не чуждается и тех движений руками, которые обычно бывают при состязаниях, а, наоборот, допускает красивые жесты таких мастеров борьбы, как Гермес, Полидевк и Геркулес. Это ты можешь увидеть при каждом воспроизведении такого состязания, если только будешь внимателен. Геродоту кажется более достоверным то, что мы видим, а не то, что слышим, пляска же обращается одинаково и к ушам и к глазам.
