26. Мне кажется еще, что, когда ты хвалишь комедию и трагедию, ты забываешь, что и в каждой из них есть свой особый род пляски, а именно у трагической поэзии — так называемая эммелия, а у комической — кордак, иногда же сюда прибавляется и третий — сикинннда. Но так как ты и в начале разговора предпочел пляске трагедию и комедию, а равно и хоровод флейтистов и искусство игры на кифаре, что доставляет материал для состязаний, и поэтому названо тобою величавым, то давай сравним теперь каждое из этого с пляской. Впрочем, если тебе угодно, оставим флейту и кифару, потому что и плясуну нельзя обойтись без их помощи.

    27. Так вот рассмотрим прежде, каковой является трагедия по внешнему виду ее исполнителей: какое отвратительное и вместе страшное зрелище представляет человек, искусственно вытянутый до несуразной длины, взобравшийся на высокие котурны, напяливший себе на лицо маску, вытянутую над головой, а рот у него раскрыт так широко, что он как будто собирается проглотить зрителей. Я уже не говорю про подушки на груди и на животе, сообщающие накладную и искусственную полноту для того, чтобы несообразность роста не была так заметна при тонком теле. Из-под маски же сам он кричит, то повышая, то понижая свой голос, а иногда произнося свои ямбы и нараспев; самое же позорное то, что он только поет про несчастие и делает ответственным за себя лишь свой голос, об остальном же позаботились поэты, жившие когда-то много лет тому назад. И пока это — какая-нибудь Андромаха или Гекуба, пение еще сносно, но когда на сцену выступает сам Геркулес и запоет соло, забыв про себя и не стыдясь ни львиной шкуры, ни палицы, которую носит, то всякий разумный человек мог бы по справедливости назвать это противоестественной ошибкой.

    28. Что касается, далее, выставленного тобой упрека против искусства пляски, что мужчины выступают тут в качестве женщин, то это упрек общий и трагедии, и комедии, ведь и в них женских ролей больше, чем мужских.

    29. Переходим к комедии. Она считает смешную сторону своих масок за главную часть доставляемого наслаждения, таковы, например, маски Давов, Тибиев и поваров. Наоборот, мне нет нужды распространяться, как благопристойна и красива внешность плясуна: это очевидно для тех, кто только не слеп. А как прекрасна сама маска его, и как она соответствует изображаемому сюжету: она не зияет, как те, а рот у нее замкнут, ибо плясун имеет многих за него кричащих.

    30. Действительно, в древности одни и те же лица и пели, и плясали, а потом, когда усиленное дыхание двигавшихся стало прерывать пение, признано было более удобным, чтобы им подпевали другие.

    31. Что же касается сюжетов, то они общи у обеих, и плясовые не отличаются от трагических, за исключением того, что первые допускают больше разнообразия, больше учености и бесчисленные видоизменения.

    32. Если пляска не служит предметом состязания, то причина тому, по моему, следующая: распорядители состязаний считают пляску слишком важной и почетной для того, чтобы привлечь ее к подобному испытанию. Не говорю уже о том, что самый лучший город в Италии Халкидонского происхождения прибавил и ее, как некое украшение, к происходящему у них состязанию.

    33. Теперь, не желая прослыть незнающим или невеждой, я считаю уже долгом защититься пред тобой в том, что кое-что пропустил в своем рассуждении и даже очень многое. Мне хорошо известно, что до нас большинство из писавших о пляске главное внимание в своих писаниях уделяли изложению всех видов пляски и перечислению их имен, а также тому, в чем состоит сущность каждого вида, и кем он был изобретен; они полагали, что этим докажут свою разностороннюю ученость. Я же признаю подобное честолюбие особенно безвкусным, педантичным и неуместным для себя, а потому опускаю его.

    34. Потом прошу тебя помыслить и попомнить о том, что у меня нет теперь намерения выводить родословную каждой пляски, и я не поставил целью настоящего рассуждения перечисление названий плясок, кроме тех немногих, о которых, упомянул в начале, приведя наиболее известные виды их. Нет, главной задачей моего рассуждения является ныне восхваление существующей теперь пляски и указание, сколько пользы и наслаждения она содержит, так как она дошла до такой красоты не издавна, а преимущественно в правление Августа. Ведь те первоначальные пляски были, так сказать, ее корни и основания, а наше настоящее изложением имеет в виду изобразить ее цвет и самый совершенный плод, который особенно теперь достиг наибольшего развития; поэтому я оставляю стороне танцы щипцов или журавля и остальные, как не имеющие более никакого отношения к настоящему. Равным образом я отнюдь не по незнанию опустил известный род Фригийской пляски, происходящей за попойкой на пиршествах и среди опьянения, сильные и тяжелые прыжки поселян, часто пляшущих под женскую игру на флейте, что и теперь еще не редко встречается в деревнях; нет, это не имеет ничего общего с нынешней пляской. Ведь и Платон в «Законах» одни виды ее хвалит, а другие совершенно отвергает, разделяя их на доставляющие наслаждение или пользу и устраняя более непристойные из них, а другие, предпочитая и даже восхищаясь ими.

    35. Только это я и желал сказать о самой пляске; ведь было бы нелепо удлинять рассуждение приведением всех подробностей. Теперь же изложу тебе, чем надо обладать самому плясуну, какие упражнения ему подходят, что он должен знать и чем он может усовершенствовать свое дело. Я хочу доказать тебе, что это искусство не принадлежит к числу легких и скоро преодолимых, но предполагает самое точное знакомство со всеми науками, не только с музыкой, но и ритмикой, геометрией и особенно с твоей философией, как естественной, так и нравственной; а третью ее часть, диалектику, пляска признала для себя излишним любопытством. Но она не отдалилась и от риторики, а причастна и ей, поскольку выражает нравы и страсти, к чему усердно стремятся и риторы. Не чужда она и живописи, и пластики, но явно и сильно подражает их стройной соразмерности, так что ни Фидий, ни Апеллес не должны, по-видимому, заслуживать пред нею какого либо предпочтения.

    36. Преимущественно же надлежит плясуну снискать себе милость Мнемосины и дочери ее Полимнии, и он должен стараться помнить обо всем. Действительно, плясуну, на подобие Гомерова Калханта, надо знать «все, что минуло, что есть и что будет», так, чтобы от него ничего не ускользало, и память легко ему служила. А что касается главной задачи пляски, то она состоит в уменьи подражать, указывать, объяснять мысли и обнаруживать неизвестное, и что Фукидид сказал, превознося Перикла, то может служить наивысшей похвалой и для плясуна, а именно понять, что нужно, и объяснить это, а под объяснением я разумею теперь наглядное изображение каждой в отдельности фигуры.